— У меня-то есть, — говорю и колечко Иришино с бирюзой предъявляю.
— И у меня тоже, — говорит Ириша и берется за мизинец свой с колечком из моих волос.
Но тут к ней Сеня подскочил.
— Нет, уж извините, — говорит. — Вот ваше обручальное кольцо: еще в Париже для вас припасено.
И преподносит ей, в бархатном футлярчике, золотой перстенек с большущим, знакомым уже мне, бриллиантом.
— Да, ведь, это никак драгоценный алмаз? — говорит о. Матвей.
— Мне он случайно достался, и я его для невесты моего друга закадычного оправить только дал.
— Коли так, то ладно. Ну, детушки, преклоните колена.
И склонились мы перед ним, и благословил он нас, на персты кольца нам надел, обнял дочку, потом и меня.
— А теперь, — говорю, — батюшка, вы разрешите уж Ирише принять приданое французского графа?
И подаю ей мешочек.
— Бери уж, бери, — говорит ей отец. — Теперь не принять неразумно бы было. Но со свадьбой, милые вы мои, как хотите, повременить вам еще годик-другой придется.
— До следующего, — говорю, — чина?
— А ты в каком чине-то?
— Подпоручик.
— Так вот, как станешь поручиком…
Меж тем Сеня мой хозяев Самойловых успел уже позвать. И входят они, а за ними лакей — в руках поднос с бокалами шампанского. Все наперерыв с Пришей, со мною, с о. Матвеем чокаются. А неугомонный наш дружка:
— Горь-ко! Горь-ко!
Писать ли еще дальше? Буде на дне души моей от перенесенных коловратностей жизни и оставался еще, быть может, горький осадок, то горечь его в неизъяснимой сладости — не шампанского, а блаженного этого часа бесследно растворилась. Дай же Бог и будущим детям моим, и внукам, и правнукам, да и всякому ближнему дожить однажды тоже до такого часа… И точка.
1914
В будущем (лат.).
Как отрадно мне видеть в этих краях гордых сынов России! Среди нас эти дети Севера не находятся ли как бы на родине? В бою гордые и грозные, храбрые и великодушные, не являются ли они лучшими друзьями Франции?
В вольном переводе Курочкина:
Бедность и труд
Честно живут,
С дружбой, с любовью в ладу.
Слава святому труду!